«Легасов велел забрать три мешка зараженных вещей». Воспоминания о Чернобыле

30 лет назад, 26 апреля 1986 года, произошла одна из самых крупных техногенных катастроф в истории - авария на Чернобыльской атомной электростанции. Взрыв на одном из энергоблоков привел к выбросу в атмосферу беспрецедентного количества радиоактивных веществ. Из 30-километровой зоны отчуждения были эвакуированы 115 тысяч человек, несколько миллионов человек на Украине, в России и Белоруссии получили различные дозы радиации, десятки тысяч из них серьезно заболели и погибли. В активной фазе ликвидации аварии в 1986-1987 годах приняло участие 240 тыс. человек, за все время - более 600 тысяч. Среди ликвидаторов - пожарные, военнослужащие, строители (соорудили бетонный саркофаг вокруг уничтоженного энергоблока), шахтеры (вырыли 136-метровый тоннель под реактор). С вертолетов на место взрыва были сброшены десятки тонн специальной смеси, в грунте вокруг станции была сооружена защитная стена глубиной до 30 метров, построены дамбы на реке Припять. После аварии для работников ЧАЭС, их семей и ликвидаторов был основан самый молодой город Украины Славутич. Последний энергоблок Чернобыльской АЭС был только остановлен только в 2000 году, сейчас там строят новый саркофаг, окончание работ запланировано на 2018 год.


Запись первых переговоров диспетчера ЧАЭС

Петр Котенко , 53 года - ликвидатор аварии на ЧАЭС, 7 апреля 2016 года, Киев. Занимался на станции ремонтными работами, после аварии проработал там около года. Рассказывает, что для прохода в зоны с особо высоким уровнем радиации ему давали защитный костюм, в остальных случаях он ходил в обычной одежде. «Я не думал об этом, просто работал», - говорит он. Впоследствии его здоровье ухудшилось, о симптомах он предпочитает не распространяться. Жалуется на то, что власти сегодня не уделяют ликвидаторам достаточного внимания.

Ликвидация последствий взрыва на ЧАЭС, 5 августа 1986 года. Авария привела к тому, что радиоактивному загрязнению подверглись территории СССР, на которых проживали миллионы людей. Радиоактивные вещества, попав в атмосферу, распространились и на территорию многих других европейских стран.

Василий Маркин , 68 лет - ликвидатор аварии на ЧАЭС, 8 апреля 2016 года, Славутич. Работал на станции еще до взрыва, занимался погрузкой топливных элементов на первом и втором энергоблоке. Во время самой аварии находился в Припяти - они с приятелем сидели на балконе и пили пиво. Услышал взрыв, а затем увидел, как над станцией поднялось грибовидное облако. На следующий день, когда заступил на смену, принял участие в работах по остановке первого энергоблока. Позднее участвовал в поисках коллеги Валерия Ходемчука, пропавшего в четвертом энергоблоке, из-за этого находился в зонах с повышенным уровнем радиации. Пропавшего рабочего так и не нашли, он числится среди погибших. В общей сложности при аварии и от облучения в течение первых трех месяцев погиб 31 человек.

Кадр из документального фильма «Чернобыль. Хроника трудных недель» (режиссер Владимир Шевченко).

Анатолий Коляди н, 66 лет - ликвидатор аварии на ЧАЭС, 7 апреля 2016 года, Киев. Был инженером на четвертом энергоблоке, 26 апреля 1986 года прибыл на смену в 6 утра - через несколько часов после взрыва. Вспоминает последствия взрыва - сдвинутые перекрытия, обломки труб и обрывки кабеля. Его первым заданием стала локализация пожара на четвертом энергоблоке, чтобы он не перекинулся на третий. «Я думал, что это будет последняя смена в моей жизни, - говорит он. - Но кому делать, если не нам?». После Чернобыля его здоровье ухудшилось, появились болезни, которые он связывает с облучением. Отмечает, что власти недостаточно быстро эвакуировали население из опасной зоны и провели йодную профилактику, чтобы пресечь накопление радиоактивного йода в организме людей.

Людмила Верповская , 74 года - ликвидатор аварии на ЧАЭС, 8 апреля 2016 года, Славутич. До аварии работала в строительном управлении, жила в Припяти, во время взрыва находилась в деревне неподалеку от станции. Через два дня после взрыва вернулась в Припять, где жили сотрудники станции и их семьи. Вспоминает, как оттуда вывозили людей на автобусах. «Как будто война началась, а они стали беженцами», - говорит она. Людмила помогала эвакуировать людей, составляла списки и готовила отчеты для властей. Позднее участвовала в ремонтных работах на станции. Несмотря на то, что подверглась воздействию радиации, на здоровье не жалуется - видит в этом Божью помощь.

Военнослужащие Ленинградского военного округа участвуют в ликвидации аварии на ЧАЭС, 1 июня 1986 года.

Владимир Барабанов , 64 года - ликвидатор аварии на ЧАЭС (на экране - его архивное фото, где он снят вместе с другими ликвидаторами возле третьего энергоблока), 2 апреля 2016 года, Минск. Работал на станции через год после взрыва, провел там полтора месяца. В его обязанности входила замена дозиметров у военнослужащих, принимавших участие в ликвидации последствий аварии. Также занимался дезактивационными работами на третьем энергоблоке. Говорит, что участвовал в ликвидации последствий аварии добровольно и что «работа есть работа».

Сооружение «саркофага» над четвертым энергоблоком ЧАЭС, 29 октября 1986 года. Объект «Укрытие» был построен из бетона и металла в 1986 году. Позднее, в середине 2000-х годов, началось строительство нового, усовершенствованного саркофага. Проект планируется завершить к 2017 году.

Вилия Прокопов - 76 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 8 апреля 2016 года, Славутич. Работал на станции инженером с 1976 года. Его смена началась через несколько часов после аварии. Вспоминает разрушенные взрывом стены и реактор, который внутри «сиял, как солнце». После взрыва ему поручили принять участие в откачке радиоактивной воды из помещения, расположенного под реактором. По его словам, подвергся воздействию больших доз радиации, получил ожог горла, из-за которого с тех пор говорит только негромким голосом. Работал в сменах по две недели, после которых две недели отдыхал. Позднее поселился в Славутиче - городе, построенном для жителей эвакуированной Припяти. Сегодня у него двое детей и трое внуков - все они работают на ЧАЭС.

Так называемая «слоновья нога» расположена в помещении под реактором. Это масса из ядерного топлива и расплавившегося бетона. По данным на начало 2010-х годов, уровень радиации рядом с ней составлял около 300 рентген в час - достаточно для того, чтобы вызвать острую лучевую болезнь.

Анатолий Губарев - 56 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 31 марта 2016 года, Харьков. Во время взрыва работал на заводе в Харькове, после ЧП прошел срочную тренировку и был отправлен в Чернобыль пожарным. Помогал локализовать пожар в четвертом энергоблоке - протягивал пожарные шланги в коридорах, где уровень радиации достигал 600 рентген. Он и его коллеги работали по очереди, в зонах с высокой радиацией они не находились больше, чем по пять минут. В начале 1990-х годов прошел лечение в связи с онкологическим заболеванием.

Последствия аварии на втором энергоблоке ЧАЭС, произошедшей в 1991 году. Тогда на втором энергоблоке ЧАЭС произошел пожар, обрушилась кровля машинного зала. После этого власти Украины планировали остановить станцию, однако позднее, в 1993 году, было решено, что она продолжит работать.

Валерий Зайцев - 64 года, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 6 апреля 2016 года, Гомель. Во время ЧП служил в армии, спустя месяц после взрыва был направлен в зону отчуждения. Участвовал в процедурах дезактивации - в том числе занимался захоронением радиоактивной техники и одежды. В общей сложности провел там более полугода. После Чернобыля его здоровье ухудшилось, он пережил сердечный приступ. В 2007 году, после того как белорусские власти урезали льготы чернобыльцам, организовал ассоциацию помощи ликвидаторам аварии и участвовал в судебных процессах по защите их прав.

Тарон Тунян - 50 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 31 марта 2016 года, Харьков. Служил в химических войсках, прибыл в Чернобыль на следующий день после взрыва. Вспоминает, как вертолеты сбрасывали на горящий реактор смесь из песка, свинца и других материалов (в общей сложности пилоты совершили более полутора тысяч вылетов, количество смеси, сброшенной на реактор, исчислялось тысячами тонн). По официальным данным, при участии в ликвидационных работах получил дозу в 25 рентген, однако считает, что в действительности уровень облучения был выше. После Чернобыля у него было отмечено повышенное внутричерепное давление, следствием чего стали головные боли.

Эвакуация и обследование людей после аварии на Чернобыльской АЭС.

Александр Малиш - 59 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 31 марта 2016 года, Харьков. Пробыл в Чернобыле и зоне отчуждения около четырех с половиной месяцев. Участвовал в работах по дезактивации. В официальных документах было указано, что он получил небольшую дозу облучения, однако сам Малиш считает, что подвергся более серьезному воздействию. Рассказывает, что уровень его облучения измеряли дозиметрами, но их показаний он не видел. Его дочь родилась с Синдромом Вильямса, который связан с генетическими нарушениями и проявляется в задержке умственного развития.

Видоизменные хромосомы у ликвидатора чернобыльской аварии. Результаты обследования, проведенного лечебно-диагностическим центром в Брянске. На территориях, подвергшихся радиоактивному загрязнению, из ста обследованных такие изменения обнаружены у десяти человек.

Иван Власенко - 85 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 7 апреля 2016 года, Киев. Помогал оборудовать душевые установки для дезактивации, а также избавляться от подвергшейся радиоактивному загрязнению одежды ликвидаторов, работавших на месте аварии. Проходит лечение в связи с миелопластическим синдромом - заболеванием, которое характеризуется нарушениями в крови и костном мозге и вызывается, в том числе, радиацией.

Кладбище радиоактивной техники, которая использовалась во время ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Геннадий Ширяев - 54 года, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 7 апреля 2016 года, Киев. Во время взрыва был строителем в Припяти, где жили сотрудники станции и их семьи. После ЧП работал на станции и в зоне отчуждения дозиметристом, помогал составлять карты мест с высоким уровнем радиоактивного загрязнения. Вспоминает, как забегал в места с повышенным уровнем радиации, снимал показания, а потом быстро возвращался обратно. В других случаях - измерял радиацию дозиметром, прикрепленным к длинной палке (например, когда надо было проверить вывозимый мусор с четвертого энергоблока). По официальным данным, получил общую дозу в 50 рентген, хотя считает, что в действительности облучение было гораздо выше. После Чернобыля жаловался на недомогания, связанные с сердечно-сосудистой системой.

Медаль ликвидатора аварии на Чернобыльской АЭС.

Чернобыльская АЭС и Припять, 30 сентября 2015 года. До аварии в Припяти, которая стала «городом-призраком», жили более 40 тысяч человек.

Жителям Припяти пообещали что их эвакуируют временно на 2-3 дня. За это время собирались дезактивировать город от радиации и вернуть его жителям. В это время имущество, оставленное жителями в городе охранялось от мародеров.

Мои родители переехали в Припять в 1979 году. Я тогда служил подводником на Тихоокеанском флоте, и со службы возвращался уже в новый дом. Как раз строили четвертый блок Чернобыльской АЭС, он был на стадии пуска. Все проходило, как у всех: начал работать, женился, родились две дочери. Припять нам безумно нравилась. Даже впоследствии вспоминая о ней, мы жалели о том , какое место потеряли. Это был молодой, современный, красивый город, но авария у нас его отобрала. Город располагался на берегу реки Припять, это очень живописное место, полесье. То есть мы жили в городе, но пользовались всеми деревенскими прелестями. Наверное, я бы многое отдал, только чтобы все вернулось и стало таким, как раньше. Если бы это было возможно, я не раздумывая перенесся бы обратно – в ту Припять, которую знал молодым.

Ночь без света и свет после ночи

В тот роковой день я, как всегда, пошел на работу к четырем часам дня, ничего не предвещало беды. Не было каких-то тревожных ощущений, предчувствий: все происходило так же, как и в любой другой рабочий день. Я, правда, работал две смены подряд , подменял товарища. Первая смена подошла к концу, в полночь началась вторая . На смену ко мне пришел старший оператор Анатолий Кургуз. Мы знали о том, что на блоке проводится эксперимент, и что мощность реактора падает. Поэтому нам нужно было находиться не в самом центральном зале. Будь мы тогда там, то просто не выжили бы. В операторской комнате была такая небольшая каморка, она была сделана в полкирпича. И, представьте себе, именно эта крохотная каморка меня и спасла. Я только зашел туда и через несколько секунд услышал взрыв такой мощности, что в первый момент мне показалось, что все вокруг меня встряхнулось и подпрыгнуло. Вокруг зашипело, начало сыпаться, стало жарко и тяжело дышать. Я хватал себя за руки, и не понимал – жив я еще или нет, реально ли все происходящее или это какой-то страшный сон.

Олег Иванович с женой и дочками. | Фото: семейный архив

Как такового страха поначалу не было, испуг возник уже позже, после второго взрыва. Я упал на пол, дышать там было легче, воздух был прохладнее . В это время мой напарник кричал от боли в операторской комнате, с трудом он дополз до меня. Толя был опытнее меня, он тогда сказал: «По-моему, мы крепко попали». Страха уже не осталось, нужно было выбираться. Но как, если кругом темнота и мы не видим даже друг друга? Помня структуру блока, мы наощупь пытались выбраться разными путями. Но все было завалено бетоном и перекрытиями. Решили пробираться к аварийной лестнице. Только добравшись до света, я смог увидеть своего напарника и ужаснулся: на руках у него почти не осталось кожи, он закрыл ими лицо в момент взрыва. Уже позже, в московской клинике выяснилось, что и у меня было 80% ожогов тела, но Толе попало сильнее. Тогда все мы были мокрые и грязные, и еще не понимали всей опасности. Когда бежали по улице по выброшенному графиту, из жерла реактора поднимался высокий столб свечения. Он был похож на северное сияние. Увиденное пугало и завораживало. Но о том, как все это на нас отразится, мы узнали позже.

Три километра до семьи

Толю увезли на скорой. Я вместе с другими операторами с АЭС, такими же мокрыми и грязными, вернулся к административно-бытовому корпусу. Мне кажется, меня отчасти спасло то, что я тогда тщательно вымылся специальным порошком, полностью поменял одежду. Нас стали собирать на первом этаже, там были и операторы из третьего блока. Мы спешно обсуждали, что же произошло на самом деле. Паники не было, хотя в душе, может, кто и боялся. Все говорили: реактор разрушен, а до города три километра. Там наши дети, наши семьи – 60 тысяч человек, которые спали и не знали о случившемся. Знаете, наверное, это прозвучит странно, но в момент аварии я думал не только о своих родных, но и обо всем городе. Мысль была одна: если мы уже попали в эту ситуацию, необходимо принимать решение, действовать, выполнять свои обязанности. Тем временем мне становилось все хуже, скорая увезла в больницу. Но даже зам главного инженера не понимал масштабов беды. Он говорил: «Ребята, ну, случилась авария, хоть и серьезная, отправят в Москву под лечиться – потом вернемся. Он не знал, что в столицу многие едут уже умирать. Туда забрали особо тяжелых. Мы не вставали, не было аппетита, в моем случае шла речь о пересадке костного мозга. Все несколько месяцев, что я боролся за жизнь, за мной ухаживал старший брат. Я выжил, но все это время не видел ни жену, ни детей.

Уезжайте на пару дней

На момент аварии у меня уже было двое детей: одной девочке год и десять месяцев, другой – два месяца. Меня увезли на скорой, потом отправили в Москву. О произошедшем моя жена услышала уже от жителей Припяти. В городе все передавалось через сарафанное радио. Людей предупреждали, что надо закрыть форточки, меньше выходить на улицу, разносили таблетки йода . Женщины передавали друг другу, что лучше не выпускать детей в песочницу. Хотя в это время дети как раз там и играли, люди на улице отмечали свадьбы. Был выходной, город жил своей жизнью. А по улице уже ходили военные в респираторах. Первое время, действительно, никто не понимал, что же на самом деле произошло. Жена сразу же собрала детей, попробовала уехать в деревню неподалеку, но ту деревню тоже выселяли. В итоге супругу на машине забрал ее отец и отвез в Гомельскую область. Но и там надолго задержаться не получилось – облако прошло шлейфом и по Белоруссии.

Молодым рекомендовали уехать, стариков особо не дергали. Моя семья снова села на машину и уехала – уже в Минск, к тете. Их сразу поместили в больницу на обследование. Отобрали одежду, выдали чистое, взяли кровь. В Припяти эвакуацию объявили 27 числа, сказали по радио: вы уезжаете на три дня, берите минимальное количество вещей. Моя жена, хоть и уехала раньше, тоже ничего не взяла: все документы, золотые цепочки, детские игрушки, одежда – все это осталось там, в Припяти. Они думали, что вернутся. Не брали никакой еды, консервов, игрушек, дорогостоящих вещей. Для маленького двухмесячного ребенка взяли только пеленки. Как мне потом сказали врачи, в зависимости от районов Припяти, люди получили дозу излучения в размере от 50 до 70 бэр. А острая лучевая болезнь первой степени это 100 бэр и выше. До осени жена и обе маленькие дочки находились в санатории Славянска в Донецкой области, куда им удалось получить путевку от профкома станции . Туда я за ними и приехал через полгода, уже получив вторую группу инвалидности.

Папа – ликвидатор

После аварии, спустя год-два, нас вызвали в клинику, мы встречались с Раисой Горбачевой. Мы, ликвидаторы, конечно, наблюдались у врачей постоянно. Но Горбачева спросила: «Может, что-то вас еще беспокоит? Скажите мне». Тогда наши жены ответили, что хотели бы обследовать детей. Через несколько дней их уже прикрепили к Морозовской больнице, где их наблюдали до 15 лет. Туда можно было обратиться в любой момент. Конечно, были какие-то вопросы по щитовидке, но сейчас у меня уже три внука, так что все обошлось.

Девочкам мы стали объяснять, что произошло, уже, наверное, в старших классах. Я особо эту тему не заострял, но они знали, что я занимался и занимаюсь по сей день общественной работой, связанной с аварией на Чернобыльской АЭС. То есть они уже понимали, что папа – ликвидатор, что папа был в ту ночь на работе. А потом они узнали, что и сами жили в Припяти. Обе рассказывали, что у них в школе тогда ходили шутки про Чернобыль: там, мол, и яблоки больше, и чуть ли не двухголовые коровы бегают. Они слушали это, но никогда не говорили, что были там сами. «Да, – говорили они мне, – мы понимаем, что это просто такие шутки». Мы с женой рассказывали детям о том, в каком красивом городе мы жили, о том, почему нам пришлось его покинуть. «Вряд ли, – объяснял я им, – ваше поколение и даже ваши дети смогут там жить». Одна из моих дочек училась в МГУ, сейчас она журналист, но о Чернобыле пока писать не хочет.

Пустышка из прошлого

Я не видел брошенный город сразу после эвакуации, посмотреть на него вновь мне удалось лишь через четверть века. Я посетил станцию, Чернобыль, Припять. Конечно, когда я приехал с сопровождающими в город, его вид меня удручил. Припять превратилась в город-призрак. Сейчас я думаю: может, и не надо было туда ездить? Тогда я бы смог запомнить его таким же красивым, каким он был до всего этого. Я был настолько впечатлен, что очень долгое время вспоминал эту поездку. В Припяти у нас была такая аллея с лавочками по обеим сторонам. И спустя 25 лет я увидел только одну скамейку, где мы с моей компанией всегда встречались, там же я познакомился со своей женой. Еще более меня растрогала моя квартира, где мы жили четверть века назад. Входной двери не было, обои висели оборванными, мебели не осталось. Но на кухне на стене оставался висеть шкафчик. Открыв его, я удивился : там стояли детские бутылочки моей двухмесячной дочки, из которых мы кормили ее смесью. На них даже соски остались, представляете? Перед моими глазами сразу возникли те годы, когда мы так счастливо жили в Припяти. Я попросил сопровождающих сотрудников МЧС Как прошли эти годы после аварии? Меня, как особо тяжелого, оставили в Москве. Нужно было часто обследоваться и наблюдаться. Лет пять я, как это называю «резался», то есть меня клали на операции. Психологически мне потребовалось лет 8-10 на восстановление. Врачи говорили: «Ребята, жизнь не кончена, надо восстанавливаться, искать себя». Первое время заниматься ничем не хотелось, все силы уходили на восстановление здоровья. Но я нашел себя в общественной работе, работал в «Союзе Чернобыль», который отстаивает интересы чернобыльцев.

Сейчас ряд льгот, конечно, урезали, что не очень правильно. В девяностых было сложно, как и многим: девять месяцев мне не платили пенсию. Но этот период мы прошли. Сегодня я возглавляю одну из районных общественных организаций Москвы, вместе мы готовимся к 30-летию со дня авария на Чернобыльской АЭС. Жена периодически спрашивает: «Зачем тебе это нужно? Может, лучше отпустить эту тему?» Думаю, так она оберегает мою психику. Но я отвечаю: «Я не был в Афганистане и Чечне, но я был в Чернобыле». И на Митинском кладбище лежат 28 моих товарищей, поэтому это – мой долг перед ними и их семьями. Дети это понимают, успокаивают маму: это папино занятие, папин крест.

26 апреля весь мир вспоминает годовщину аварии на Чернобыльской АЭС. «Нам было хорошо, потому что нам было по 19 лет, была весна, сияло солнце, мы стояли в оцеплении, и никто не понимал серьезности происходящего. Нам светил скорый дембель, а радиация не пахнет», – так сказал мой друг, который только через двадцать лет добился, чтобы ему присвоили статус ликвидатора Чернобыльской катастрофы. К этому времени он уже оказался в инвалидной коляске и сейчас безнадежно борется с болезнью, отнимающей у него по капле подвижность тела и саму жизнь.

Ликвидаторов и очевидцев событий только в первые дни было сотни тысяч. Но тогда была дана команда, кроме совсем уж очевидных случаев, писать в медицинских картах все что угодно, кроме лучевой болезни, и не связывать заболевания с последствиями облучения. Поэтому сейчас невозможно точно определить истинное число жертв той аварии. По официальным данным, непосредственно от лучевой болезни скончались всего 28 человек – работники станции, пожарные и погибший под завалами оператор.
О Чернобыльской аварии написаны тома, но до сих пор не установлена точная картина происходившего там. Есть не менее трех версий, какое именно стечение обстоятельств привело к трагедии, разделившей историю на ту, что была до и ту, что наступила после Чернобыля. Ясно одно: та катастрофа – это расплата за легкомыслие общества, уже достигшего высокого уровня развития науки, но еще не осознавшего, что простая человеческая ошибка может привести к трагедии мирового масштаба.

Как это было

В пятницу 25 апреля 1986 года намечалась остановка четвертого блока ЧАЭС для планового ремонта. Было решено, воспользовавшись этим, испытать один из двух турбогенераторов. Как установили впоследствии специалисты, программа испытаний была составлена непродуманно. Эксперимент сочли чисто электротехническим, не влияющим на безопасность реактора. Это стало одной из причин трагедии.
В ходе эксперимента в 1.23 ночи 26 апреля мощность цепной реакции в 100 раз превысила номинальную. Реактор перешел в неконтролируемый режим работы, засбоила система охлаждения, и раздался первый взрыв. Он разрушил систему паропроводов и охлаждения, началась химическая реакция с выделением водорода и двуокиси углерода. Давление газов было таким сильным, что накрывавшая активную зону реактора тысячетонная металлическая плита приподнялась. Воздух устремился в активную зону, и раздался новый взрыв, разрушивший перекрытие реакторного зала и выбросивший наружу массу радиоактивной пыли. Горячие обломки упали на крышу машинного зала и в другие места, образовав более 30 очагов пожара.

К чести людей, работавших на станции в ту ночь, они не бросили ситуацию на самотёк, а сразу же стали бороться за спасение АЭС. Работники азотно-кислородной станции всю ночь подавали жидкий азот на охлаждение реакторов. Инженеры вычислительного центра уберегли систему от потоков воды, лившихся сверху. Оглушённый взрывом, младший инспектор службы профилактического наблюдения Владимир Палагель передал тревожный сигнал на пункт пожарной части АЭС. Оператора Владимира Шашенка буквально раздавило упавшими конструкциями, но он успел послать сигнал в вычислительный центр. Начальник смены Александр Акимов, оператор, старший инженер управления реактором Леонид Топтунов, старший инженер Сергей Газин и десятки других работников провели в помещениях станции несколько часов, восстанавливая водоснабжение третьего блока и работу его насосов. Они же вывели всех людей из опасной зоны, убрали водород из генераторов и заменили его безопасным азотом, откачали тонны масла, чтобы не допустить его возгорания. По сути, именно эти люди не дали аварии разрастись до масштабов вселенской катастрофы. Третий блок был удержан в стабильном состоянии.

При этом множество специалистов получили сильнейшие дозы облучения и были отправлены в больницу вслед за пожарными. Работами руководил Александр Акимов, через две недели скончавшийся в московской больнице. Начальник караула 2-й военизированной пожарной части по охране Чернобыльской АЭС лейтенант Владимир Правик, руководивший тушением пожара, скончался в 6-й клинической больнице в Москве 11 мая 1986 года, как и его однокашник, начальник караула 6-ой военизированной пожарной части по охране Чернобыльской АЭС Виктор Кибенок.
По сигналу тревоги на место аварии выехали пожарные части из Припяти и Чернобыля. Затем стали прибывать машины из соседних районов. Машины «скорой’ поморщи» увезли обожжённых и поражённых радиацией бойцов в припятскую горбольницу. У них уже нарушилось обоняние, начались приступы тошноты. Многие из них умерли в течение месяца. А следом за ними умерли и многие нянечки и медсестры, которые ухаживали за ними и тоже получили запредельную дозу радиации.
Последние очаги возгорания были подавлены к шести утра, и началась работа по сбору разлившейся воды. Те, кто занимался ею, рисковали не меньше, чем первые герои: при откачке жидкости из низов станции фон составлял сотни рентген в час. Эжекторы шлангов часто засорялись радиоактивным мусором, и их чистили вручную. Естественно, никакой защиты от радиации пожарные не имели. Из них экстренно сформировали 731-ый батальон, не значившийся ни в каких бумагах. Бойцы жили в палатках у села Копачи, где загрязнение оставалось особенно сильным. Из 700 человек в живых осталось менее трети.

Кто виноват

Фото: ИТАР-ТАСС / Зуфаров Валерий

Официальное сообщение об аварии от Совета Министров СССР поступило только 29 апреля. Отвечая одному из журналистов, академик Легасов сослался на неожиданность трагедии: «Как специалист и участник событий могу подтвердить – масштабы аварии, ее характер, развитие событий казались невероятными, почти фантастическими. Злого умысла, попытки что-то скрыть не было». Иными словами, не было злого умысла, но была недопустимая растерянность.

В итоге всю вину свалили на персонал станции, ведь нельзя же было признать неудовлетворительной всю работу атомной промышленности! Виновниками аварии были назначены пять человек, тогдашнее руководство ЧАЭС. Бывший генеральный директор станции Виктор Брюханов и заместитель главного инженера Анатолий Дятлов получили по 10 лет колонии (Дятлов умер в 1995 году от лучевой болезни). Главный инженер Николай Фомин был арестован 19 августа 1986 года, сошел с ума во время следствия, был признан невменяемым и отправлен в психиатрическую больницу. Начальник смены Акимов и оператор Топтунов не попали под суд только потому, что получили огромные дозы облучения и скончались в больнице. Пять лет получил начальник смены Борис Рогожкин; три и два года – начальник реакторного цеха Алексей Коваленко и государственный инспектор Госатомэнергонадзора СССР Юрий Лаушкин.

А ведь среди этих людей были и те, кто принял на себя весь ужас первых часов аварии. Вот лишь несколько свидетельств участников тех событий, записанные впоследствии.

Подсудимые по делу об аварии на Чернобыльской атомной электростанции (слева направо): директор ЧАЭС Виктор Брюханов, зам. главного инженера Анатолий Дятлов, главный инженер Николай Фомин во время судебного процесса.

Анатолий Дятлов: «Первое, что я сделал – вызвал пожарных, а сам поспешил на улицу и обошел здание. Увидел, что оно разрушено, на крышах огонь. Но когда приблизился к 3-му блоку, то около него уже стояли пожарные машины. Поинтересовался: «Кто старший?». Мне показали на лейтенанта Правика. Я вернулся на 4-й блок. Вызвал заместителя начальника цеха и приказал отключить от электропитания все механизмы, срочно разобрать электросхемы, которые искрили и могли загореться. Потом к нам, на 4-й, пришел дозиметрист. Он замерил уровень радиации. Были места, где, по моему мнению, работать было еще можно. Однако оказались и довольно опасные точки. Правда, насколько опасные, мы не выяснили. Дозиметры оказались слабые, их «зашкаливало». Но мы решили все-таки часть людей вывести за пределы блока».

Юрий Трегуб: «Освещение на какое-то время погасло, потом восстановилось. Я видел, как Акимов включал насосы аварийного охлаждения. Мне он дал команду вручную включить систему аварийного охлаждения реактора. Но в одиночку этого не сделать. Лишь одну задвижку – вдвоем – и то надо открывать минут 30. Тут я увидел Газина, и мы побежали выполнять команду. Рванули дверь, и нас окатило горячим паром. Похоже, сварит минуты за две. Кинулись назад к блочному щиту. Откуда лилась вода, не понял. Нам требовалось попасть в гидробаллонное помещение системы аварийного охлаждения реактора. Только тут дверь завалило. Выскочили на улицу. Там лежали баллоны, разбросанные взрывом, как спички. Тут я увидел свечение от реактора, напоминающее свет от раскаленной спирали».

Л. Попова: «Той ночью я была дежурной телефонисткой по станции. Позвонил Рогожкин и сообщил: «Авария!». Я спросила: «Какая?». Он ответил: «Большая авария». Потом позвонил Брюханов и сказал, чтобы я ставила на магнитофон ленту «Общая авария». Но магнитофон сломался и система автоматического оповещения всех должностных лиц Чернобыльской станции не работала. Пришлось обзванивать каждого в отдельности».

Судебный процесс уложился в 16 судебных совещаний. Приговор подписали с такой же легкостью, с какой был подписан акт Правительственной комиссии о причинах катастрофы. Его выводы были положены в основу доклада по аварии на конференции 1986 года в МАГАТЭ.

И покинешь ты дом свой…

Фото: ТАСС / Сивков Петр

Жителям зараженного радиацией города Припяти, просыпавшегося субботним утром 26 апреля 1986 года, в этот день никто ничего не сказал.

К четырём часам утра на работу были вызваны начальники подразделений ЧАЭС, оперативники местного КГБ и руководство Припяти. На оперативном совещании в 10.00 директор станции В. Брюханов скрыл правду о радиационной обстановке, а городской глава В. Маломуж заявил лишь, что на станции случился пожар и необходимо предотвратить панику в городе. Правда, было принято решение о дезактивации городских улиц, радиационный фон на которых составил до 60 миллирентген в час – в сотни раз выше нормы. К рассвету в Припяти под охрану милиции были взяты все важные объекты.

Но жители наслаждались выходным днем: дачники отправились на огороды (шел самый разгар весенних работ), мальчишки бегали смотреть на пожарные машины и «скорые», сновавшие по городу, рыбаки удили рыбу, мамы с колясками гуляли в парке. Слухи были, но их никто всерьез не воспринимал, ведь никто и никогда не рассказывал нашим соотечественникам, чем чреваты аварии на атомных электростанциях. Да это и была первая в истории авария такого рода.

Впервые о необходимости эвакуации заговорили к вечеру 26 апреля. В здании горисполкома прошло заседание Правительственной комиссии, принявшей такое решение. Утром 27 апреля по радио сообщили, что Городской совет народных депутатов в связи с радиационной обстановкой принял решение о временной эвакуации населения города в населенные пункты киевской области. Людям рекомендовали собрать только самое необходимое, включая документы, деньги и небольшой запас продуктов на первое время. Планировалось, что в 14.00 прямо к домам подадут автобусы, но при проверке все они оказались зараженными радиацией настолько, что пришлось ждать транспорт из других областей. Люди даже не предполагали, что оставляют дома навсегда: некоторые взяли с собой гитары, шашки и карты, радуясь неожиданному мини-отпуску и возможности вырваться из дома.
Город был эвакуирован, а жители окрестных деревень еще несколько дней продолжали копаться в огородах, обрекая себя на гибель. Им ничего не сказали. Позже эвакуировали жителей всех населенных пунктов в 30-километровой зоне, включая Чернобыль, в котором тогда проживало 12,5 тысяч человек. И сотни деревень в соседней Белоруссии, ведь ближайшие из них находились в 12-14 км от ЧАЭС и подлежали безусловному отселению. В спешно оставленных деревнях бродили брошенные коровы, свиньи, лошади. Одичавшие кошки и собаки нападали на домашнюю птицу. Солдаты прочёсывали район за районом, отстреливая скотину и отправляя трупы в могильники.

Как описано в книге «Чернобыль, Припять, далее нигде…», жители с изумлением рассматривали неестественно блестящие серебром лужи на дорогах, какую-то пыль на едва распустившихся листьях, а в их дома уже настойчиво стучались солдаты и работники милиции. Старики держали оборону в своих хатах, те, кто помоложе, пытались тайком вывезти нажитое имущество, вызывавшее истошный треск дозиметров.

Что такое радиация и как с ней бороться, никто не знал. Поэтому в народе ходили разнообразные слухи. Кто говорил, что помогает йод, и все стали пить разбавленный йод. Другие слышали, что спастись можно водкой. В городах и посёлках толпа выносила содержимое водочных магазинов, а стоимость самогона взлетела выше облаков. И шоферы, и сотрудники ГАИ от водочной профилактики еле держались на ногах, вывозить детей из зоны поражения в какой-то момент стало некому. Вокзалы напомнили кадры художественных фильмов о гражданской войне: толпа, штурмующая вагоны, детские крики, плач.

Эти люди никогда уже не вернулись в свои дома. После 3 июня, когда окончательно было принято решение отказаться от дезактивации зараженной местности, им разрешили небольшими группами в сопровождении сотрудников милиции на час-два поехать домой, чтобы забрать ценности, фотографии и документы. Но все были вынуждены пройти через пункты дозиметрического контроля. Все имущество так «фонило», что увезти не удалось почти ничего – все пошло в радиоактивный могильник.

Саркофаг и зона

Фото: ТАСС / Сивков Петр

Многие считают, что после 1986 года жизнь в зоне остановилась. Это не так. В Чернобыле живут и работают вахтовым методом 3000 человек, здесь располагается администрация Зоны отчуждения, работает магазин. Сама станция работала вплоть до 15 декабря 2000 года. Через пять лет после аварии из-за пожара, возникшего в машинном зале, был выведен из эксплуатации второй блок. Ещё через пять лет перевели на стояночный режим первый блок. 15 декабря 2000-х года был остановлен третий энергоблок, и ЧАЭС из энергопроизводящей стала энергопотребляющей.
До этого времени в Припяти располагалось несколько крупных предприятий, на них вахтовым методом трудились люди, было электричество, вода, работала канализация. После этого город вымер. Сейчас его посещают только официальные делегации и организованные туристические группы. На территории зоны отчуждения обитает много диких зверей. Самые многочисленные – кабаны, распространены лоси, лошади Пржевальского и лисицы.

На самой станции был построен саркофаг, срок эксплуатации которого истекает в 2016 году. Поддержание безопасного состояния на неработающей Чернобыльской атомной электростанции требует более 700 млн гривен ($65 млн) бюджетных средств ежегодно.
С 26 апреля 2012 года года на ЧАЭС строят новый саркофаг, который представляет собой арочную конструкцию, рассчитанную на 100 лет эксплуатации. Его строительство оценивается в 935 млн евро. Из них 550 млн евро предоставили страны-доноры чернобыльского фонда «Укрытие», распорядителем средств которого является ЕБРР. Что будет с остальным финансированием в условиях политической и экономической нестабильности, пока не ясно.

Авария на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года стала крупнейшей техногенной катастрофой ХХ века. С тех скорбных событий прошло уже 28 лет. В России и ряде других стран 26 отмечается как День памяти погибших в радиационных авариях и катастрофах. До сих пор нельзя окончательно ответить на вопрос, почему произошла авария на ЧАЭС. Версий немало: недостатки конструкции реактора, человеческий фактор, нарушения правил эксплуатации атомной электростанции. Есть и куда более экзотичные гипотезы - землетрясение или диверсия западных спецслужб. Оставим этот вопрос и попробуем рассказать о судьбах людей, наших земляков, непосредственных участников тех событий.

Боялись потопа, а не радиации

В сегодняшнем материале я решил привести воспоминания людей с Барнаула, побывавших в городе Припять, что находится в двух километрах от ЧАЭС. Город, основанный в 1970 году, просуществовал всего 16 лет, после чего получил статус «мертвого». Население было эвакуировано 27 апреля 1986 года из-за аварии на станции и с тех пор в город не вернулось. На момент аварии здесь проживало почти 50 тысяч человек. Населенный пункт строился для работников Чернобыльской станции, которая стала градообразующим предприятием, и дала Припяти звание города атомщиков.

В СМИ часто публикуются истории ликвидаторов, но редко можно увидеть повествования людей, которые приезжали в Припять до аварии. Одна из них - жительница Барнаула Валентина БУХАНЬКО. В 80-е годы она окончила курсы экскурсоводов и возила туристов по всему СССР. В апреле 1985 года эта женщина сопровождала алтайских туристов в поездке по Киеву. Год был юбилейный - 40 лет Победе, а Киев - город-герой, вот и выпало ехать туда. В составе группы были отличники-комсомольцы и передовики различных соцсоревнований.

«Мы приземлились в киевском аэропорту Борисполь, после чего нас на автобусе отвезли в Припять и поселили в гостинице, - рассказывает Валентина Андреевна. - Принимающая сторона почему-то не смогла организовать ночевку в Киеве, поэтому у нас сложился нехитрый распорядок дня. Ночуем в Припяти, утром встаем, затем завтрак и автобус везет нас на экскурсии в Киев. Возвращаемся поздно вечером и ложимся спать. В ту поездку Припять особо никого не интересовала, все знали, что это город атомщиков, но никто и предположить не мог, что произойдет здесь через год. Вечером из Киева возвращались уставшие, полные впечатлений, всем хотелось спать. Хотя молодежи, конечно, не спалось, и они ходили гулять в Припять, искали приключений. Тем более в городе было много молодых девчонок и парней. Мне эти вылазки не нравились, мало ли что может случиться, я ведь за всех отвечаю. Мысли были сегодня едем туда, завтра сюда, укладываемся ли в график, в общем, организационные моменты. Не дай Бог, кто-то потеряется, сотовых телефонов-то не было».

«Припять запомнился мне как красивый и уютный город, утопающий в зелени. Возможно поэтому на улице был удивительно свежий воздух, новенькие красивые дома украшали яркие мозаики, улицы полны детьми и мамочками с колясками. Если вспоминать местные страшилки, то ЧАЭС в них никогда не фигурировала. Главной легендой среди местных был рассказ о водохранилище под Киевом. Мол, спустят воду и река затопит город…В 1986 году из новостей узнала об аварии и обомлела. Видимо Господь уберег, что мы там были на год раньше».

Побыстрее облучиться и домой

Первый эшелон с участниками ликвидации ушел с алтайской земли 15 мая 1986 года со станции Топчиха. Алтайские «чернобыльцы» занимались дезактивацией Припяти, работали на очистке кровли третьего энергоблока на ЧАЭС - убирали куски радиоактивного графита, выброшенного взрывом из реактора, строили саркофаг - укрытие над четвертым энергоблоком. Ликвидаторы с Алтайского края ездили в зону отчуждения вплоть до 1990 года. В сборнике воспоминаний «чернобыльцев» «Место подвига - Чернобыль. Записки очевидцев», приводятся записки наших земляков-ликвидаторов. Барнаулец Геннадий ГАЛКИН пробыл в Припяти и на ЧАЭС с 19 мая по 21 августа 1986 года.

«14 мая 1986 года в три часа ночи меня разбудил телефонный звонок. Голос с ярко выражено военной интонацией известил о необходимости прибыть в железнодорожный военкомат. Минут через 40 я уже был там. Сначала нас увезли в Топчиху, где экипировали в военную одежду, рассредоточили согласно военно-учетным специальностям и должностям. В ночь на 16 мая мы погрузились в вагоны, эшелон шел в западном направлении. Конечно, об аварии на Чернобыльской АЭС тогда знали все. Но это казалось столь далеким, мы и предположить не могли, что всего через несколько дней окажемся там», - вспоминает Геннадий Григорьевич. - Первым объектом был город Припять: пожелтевшие сосны, пустынные улицы. Ноги отказывались ступать на эту землю. Казалось, здесь даже воздух отравлен. Но раз уж мы оказались здесь, нужно было вести себя достойно и делать то, что должны. Конечно, дезактивация - это сказано громко. Суть наших действий была очень проста: из так называемых АРСов (автомобильно-разливочных станций), заполненных водой с порошком типа стирального, который впитывал радиоактивную пыль, мы промывали здания, автострады, асфальт. Снимали верхний слой земли, который потом захоранивали… А часа через два ветер нагонял новое облако пыли, которая опять заражала улицы. Все нужно было делать заново. И так - изо дня в день».

Вскоре нашему земляку и его товарищам поручили ехать на реактор. Все понимали, как опасен был этот объект. В комплект одежды входил общевойсковой защитный комплект, бахилы и противогаз. Нужно было выскочить на площадку уцелевшего третьего энергоблока, которая была уже очищена, и по десятиметровой лестнице, где между ступеньками было не меньше 50 см, поднялись на площадку выше. На площадке, размером 80х20 метров были разбросаны графитовые стержни, обломки и песок. Все это было нужно лопатой скинуть в реактор для захоронения, чтобы ветер не разносил радиоактивную пыль.

«Жизнь нам подкидывала одни испытания за другими. Однажды возвращаясь с задания, увидели, что горит торфяник в болотах, - говорит Геннадий Галкин. - Руководство соединения, побоявшись, что стихия перебросится на Чернобыль и радиоактивное облако распространится дальше, приняло решение направить нас на тушение пожара. Ночь, дым, гарь, вонь и люди, только что отработавшие жуткий рабочий день, голодные, усталые, раздраженные, двое суток заливали огонь водой, забрасывали землей. Все мы, раздирались противоречием между чувством патриотизма и желанием сбежать как можно скорее. Мучительно искали выход. Кто-то решил выбраться, во что бы то ни стало. Это значило - ценой здоровья, набрав дозу в 25 рентген. За такими людьми нужен был глаз да глаз - они просто лезли на рожон. Другие распускали сопли и слюни, каждый день подавали рапорт с просьбами о комиссовании. Некоторых просто жалели и, действительно, отправляли домой. Иные, после долгих бесед, испытывая стыд перед товарищами, приходили в себя».

Вскоре Геннадий Григорьевич тоже набрал критическую дозу и стал ждать отправки домой на военном самолете. Перед отлетом сказали взять теплую одежду, но никто не понял зачем. На улице жаркое лето. Когда поднялись на высоту восемь тысяч метров - поняли. В самолете кругом щели и температура минусовая, а до Барнаула лететь 12 часов. Но ликвидаторам было уже все равно, лишь бы быстрее домой из этого страшного места.

Брошенные животные, «рыжий» лес и Иосиф Кобзон

Ликвидация последствий аварии на ЧАЭС - это не только каждодневная война с невидимым врагом - радиацией, но и борьба людским горем и таким уродливым явлением, как мародерство.

«В деревнях и в самой Припяти мы чувствовали себя жутковато: там в закрытых квартирах умирали с голоду брошенные животные - собаки и кошки. Ведь покидая свои дома, хозяева верили, что через 2-3 дня вернутся обратно. И еще в Припяти стоял ужасающий запах гнилого мяча - авария произошла накануне майских праздников, поэтому в ресторанах, столовых и магазинах по полной программе запасались мясными продуктами. А теперь нам приходилось их захоранивать, - делится впечатлениями в сборнике «Место подвига - Чернобыль. Записки очевидцев» барнаульский ликвидатор Сергей РЕЧКИН. - Были еще и такие случаи: приезжаем в какую-нибудь деревню в запретной зоне и обходя дома натыкаемся на каких-нибудь старичков, которые тайком ночью пробрались к себе в дом и живут потихоньку, за хозяйством следят. Конечно, таких «партизан» приходилось выпроваживать за пределы 30-километровой зоны силой. Этим занимались милиция. Было от всей души жаль таких стариков и старух. Совсем по-другому мы относились к мародерам. Что греха таить, некоторые люди специально в эти места приезжали, чтобы поживиться. Тащили все, что, по их мнению, составляло хоть какую-то ценность: ковры, бытовую технику, разбирали машины и мотоциклы на запчасти. Мародерами тоже занималась милиция. Среди нас такой «нечисти» не было. Самое большое, на что могли покуситься ликвидаторы - бутыль местной горилки».

Как и многим, Сергею Речкину запомнился «рыжий» лес. Так ликвидаторы окрестили сосновый бор, росший неподалеку от станции и принявший на себя большое количество радиоактивной пыли. Из-за этого все деревья стали сплошь рыжими и желтыми. Позже лес сравняли с землей, но до этого водители предпочитали делать крюк на машине, лишь бы не ехать через это мрачное место. Сергей Александрович проработал ликвидатором четыре месяца, когда пришло время возвращаться. Ближайший военный аэропорт находился в городе с красивым названием Белая Церковь, но долгожданного самолета нужно было ждать несколько дней. Сергей и еще два офицера купили билеты на свои деньги на рейс через Киев и Москву на Барнаул. Когда в киевском аэропорту они ожидали посадки на самолет, к ним подошел Иосиф Кобзон. Увидев военную форму защитного цвета, он понял, что перед ним ликвидаторы аварии. Подошел, стал расспрашивать. Потом, уже в полете, подходили стюардессы и тоже задавали вопросы: всем хотелось знать, как там на самом деле, насколько велика опасность.

«Мы вас туда не посылали»

Масштабы аварии на ЧАЭС могли быть гораздо большими, если бы не мужество и самоотверженность людей, которые ценой своего здоровья, а иногда и жизни сделали всё возможное, чтобы локализовать катастрофу и ликвидировать ее последствия - погасить пожар на атомной электростанции, снизить радиоактивные выбросы и захоронить разрушенный реактор.

«В 1989 году на Алтае была создана первая чернобыльская организация. С тех пор ведется постоянная работа по материальной, правовой и иной помощи ликвидаторам и их семьям, - отмечает Александр ФУНК, председатель Алтайской региональной общественной организации инвалидов «Семипалатинск-Чернобыль». - Мы практически все вернулись домой, потом начались наши хождения по больницам. Тогда врачи не знали, что с нами делать, как и чем лечить, ведь официально пострадавших от радиации в СССР не было. За эти годы многое изменилось, от засекречивания проблемы мы пришли к открытому обсуждению. Меняется и отношение властей, за то время мы прошли путь от полного отрицания воздействия радиации на человека и принципа «мы вас туда не посылали» до признания подвига «чернобыльцев». С Алтайского края на ликвидацию последствий Чернобыльской катастрофы уехало около 2500 тысяч жителей, из них сегодня живы 1782 человека, умерло 691, к сожалению, некоторые ушли из жизни посредством суицида».

• 26. 04. 2016

Нина Назарова собрала отрывки из книг об аварии, ее последствиях, погибших родственниках, панике в Киеве и суде

Авария

Книга двух спецкоров «Известий», написанная по горячим следам, ушла в печать меньше чем через год после катастрофы. Репортажи из Киева и зоны поражения, ликбез о действии радиации, осторожные комментарии врачей и непременное для советской печати заключение «уроки Чернобыля».

Дежурство по пожарной охране АЭС нес третий караул. Целый день караул проводил время в соответствии с обычным распорядком: теоретические занятия в учебном классе, практические - под руководством лейтенанта Владимира Правика на строящемся пятом энергоблоке. Потом играли в волейбол, смотрели телевизор.

В третьем карауле дежурил Владимир Прищепа: «Я ушел спать в 23 часа, потому что позже надо было заступать дневальным по части. Ночью я услыхал взрыв, но не придал ему значения. Через одну-две минуты прозвучала боевая тревога…»

На стремительно развивавшиеся события в первые секунды не обратил особого внимания и Иван Шаврей, который в этот момент находился на посту возле диспетчерской:

«Мы стояли втроем, разговаривали, как вдруг - мне так показалось - послышался сильный выброс пара. Мы это не приняли всерьез: похожие звуки раздавались и до того дня неоднократно. Я собирался уходить отдыхать, как вдруг сработала сигнализация. Кинулись к щиту, а Легун пробовал выйти на связь, но никакой связи не было… Тут и произошел взрыв. Я бросился к окну. За взрывом последовал мгновенно следующий взрыв. Я увидел огненный шар, который взвился над крышей четвертого блока…»

(Андрей Иллеш, Андрей Пральников. Репортаж из Чернобыля. М., 1987.)

Родственники

Роман Светланы Алексиевич - лауреата Нобелевской премии по литературе 2015 года - построенный в жанре истории эмоций на устных свидетельствах простых людей. Все они, независимо от рода занятий и степени вовлеченности в катастрофу, осмысляли и переживали трагедию.

«… Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли. Всегда вдвоем. Я говорила ему: «Я тебя люблю». Но я еще не знала, как я его любила… Не представляла… Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу - какой-то шум. Крики. Выглянула в окно. Он увидел меня: «Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду».

Читайте также фоторепортер и журналист Виктория Ивлева побывала внутри 4-го реактора ЧАЭС

Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все словно светилось… Все небо… Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть оттого, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали огонь, а он полз. Поднимался. Сбрасывали горящий графит ногами… Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар…

Четыре часа… Пять часов… Шесть… В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать… Его любимые работы… Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит .)

Пострадавший от аварии на Чернобыльской АЭС на лечении в шестой клинической больнице Минздрава СССР Фото: Владимир Вяткин/РИА Новости

Семь часов… В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины «Скорой помощи» заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины:

Пропусти меня!

Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо.

Держу ее:

Только посмотреть.

Ладно, - говорит, - тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут.

Я увидела его… Отекший весь, опухший… Глаз почти нет…

– Надо молока. Много молока! - сказала мне знакомая. - Чтобы они выпили хотя бы по три литра.

Но он не пьет молоко.

Сейчас будет пить.

Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют. Умрут. Но никто тогда этого не знал…

В десять утра умер оператор Шишенок… Он умер первым… В первый день… Мы узнали, что под развалинами остался второй - Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все - первые.

Спрашиваю:

Васенька, что делать?

Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребенок.

Я - беременная. Но как я его оставлю? Просит:

Уезжай! Спасай ребенка! -

Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим».

(Светлана Алексиевич. Чернобыльская молитва. М., 2013)

Ликвидация последствий

Воспоминания офицера запаса, призванного для ликвидации аварии и проработавшего 42 суток в эпицентре взрыва - на третьем и четвертом реакторах. Дотошно описан сам процесс ликвидации последствий - что, как, в какой последовательности и каких условиях делали люди, а также, тем же сдержанным тоном, все мелкие подлости руководства: как экономили на средствах защиты и их качестве, не желали выплачивать ликвидаторам премии и цинично обходили с наградами.

«Нас вызвали для отправки в военные лагеря сроком на сто восемьдесят суток, отправка сегодня в двенадцать часов. На мой вопрос, можно ли было предупредить хотя бы за сутки, ведь не военное же время (мне нужно было отправить жену с шестимесячным ребенком к ее родителям в город Ульяновку Кировоградской области. Даже за хлебом до магазина идти полтора километра по пересеченной местности - дорога грунтовая, подъемы, спуски, да и с маленьким ребенком женщине в чужом селе не справиться), мне был дан ответ: “Считайте, что это военное время - вас берут на ЧАЭС”. <…>

Авария на Чернобыльской АЭС. Проезд и проход запрещен Фото: Игорь Костин/РИА Новости

Нам предстояло работать в помещениях четвертого реактора. Была поставлена задача - построить две стены из мешков с цементным раствором. <…> Мы стали замерять уровень радиации. Стрелка дозиметра отклонялась вправо и зашкаливала. Дозиметрист переключил прибор на следующую градуировку шкалы, при которой снимаются более высокие уровни радиации. Стрелка по-прежнему отклонялась вправо. Наконец она остановилась. Сделали замеры в нескольких местах. В конце подошли к противоположной стене и выставили штатив для замера к проему. Стрелка зашкалила. Мы вышли из помещения. Внизу посчитали средний уровень радиации. Он составлял сорок рентген в час. Подсчитали время работы - оно составляло три минуты.

Читайте также Корреспондент «Таких дел» накануне 30-й годовщины Чернобыля побывал в зоне чернобыльского поражения в Тульской области

Это время нахождения в рабочем помещении. Чтобы забежать с мешком цемента, уложить и выбежать из помещения, достаточно примерно двадцати секунд. Следовательно, каждому из нас нужно было появиться в рабочем помещении десять раз - принести десять мешков. Итого, на восемьдесят человек - восемьсот мешков. <…> Лопатами быстро накладывали раствор в мешки, завязывали, помогали поднять на плечи и бегом наверх. Поддерживая мешок на плечах правой рукой, левой цеплялись за перила и бегом по ступенькам преодолевали высоту примерно восьми-девятиэтажного дома. Маршевые лестницы здесь были очень длинные. Когда выбегал наверх, сердце просто выскакивало из груди. Раствор просачивался сквозь мешок и стекал по всему телу. Забежав в рабочее помещение, мешки укладывали так, чтобы они друг друга перекрывали. Так укладывают кирпичи при строительстве дома. Уложив мешок, бегом друг за другом спускаемся вниз. Встречные бегут вверх, напрягаясь изо всех сил, цепляясь за перила. И опять все повторялось. <…>

Респираторы были как грязные мокрые тряпки, но у нас для замены их не было. Мы и эти выпрашивали для работы. Почти все сняли респираторы, потому что невозможно было дышать. <…> Впервые в жизни пришлось узнать, что такое головная боль. Поинтересовался, как себя чувствуют остальные. Те, кто был уже две, три недели и больше, сказали, что у всех к концу первой недели по прибытии на станцию начинаются постоянные головные боли, слабость, першение в горле. Заметил, что когда ехали на станцию, и она была уже видна, то всегда в глазах у всех не хватало смазки. Мы жмурились, глаза как будто высыхали».

(Владимир Гудов. 731 спецбатальон. М., 2009.)

Добровольцы

Интернет-самиздата с воспоминаниями ликвидаторов и очевидцев аварии на ядерном реакторе достаточно много - такие истории собраны, например, на сайте people-of-chernobil.ru. Автор мемуаров «Ликвидатор» Сергей Беляков, химик по образованию, поехал в Чернобыль добровольцем, провел там 23 дня, а позже получил американское гражданство и нашел работу в Сингапуре.

«В начале июня я добровольно пришел в военкомат. Как у «секретоносителя со степенью», у меня была бронь от сборов в Чернобыле. Позже, когда в 87-88 годах наступила проблема с кадрами офицеров-запасников, хватали всех без разбора, но шел 86-ой, страна все еще была милостива к своим остепененным сыновьям… Молодой капитан в дежурке райвоенкомата, не поняв сначала, сказал, мол, мне нечего волноваться - меня не призывают и не будут призывать. Но когда я повторил, что хочу ехать по своей воле, посмотрел на меня, как на умалишенного, и указал на дверь кабинета, где усталый майор, вытащив мою карточку учета, без выражения сказал:

На кой х.. ты туда прешься, шо тебе дома не сидится?
Крыть было нечем.

Группа специалистов направляется в зону Чернобыльской атомной электростанции для ликвидации последствий аварии Фото: Борис Приходько/РИА Новости

Так же невыразительно он сказал, что повестка придет по почте, с ней надо будет снова прийти сюда, получить предписание, проездные документы, и - вперед.
Моя карточка перекочевала в новенькую папку с завязками. Дело было сделано.
Последующие за этим дни ожидания были наполнены болезненным выискиванием хоть каких-то новостей о конкретном месте сборов, о том, чем занимаются на станции «партизаны», об их быте… Мать интересовало главным образом последнее. Однако я, хлебнув однажды из войскового «сборового» котелка, радужных иллюзий на этот счет не питал.
Но ничего нового об участниках спецсборов ни в прессе, ни по ТВ не сообщалось».

(Сергей Беляков. Ликвидатор. Lib.ru)

Быт

«Чернобыль. Живы, пока нас помнят» - с одной стороны, сборник поздних воспоминаний ликвидаторов и ученых, работавших в Чернобыле, примечательных бытовыми подробностями (научная сотрудница Ирина Симановская, например, вспоминает, что аж до 2005 года проходила с найденным в куче мусора в Припяти зонтиком), а с другой - фоторепортаж: как выглядела зона в начале 2010-х.

Диктор после небольшой паузы продолжил: «Но употреблять спирт и вино нельзя», опять небольшая пауза: «Потому что они вызывают опьянение». Вся столовая утонула в смехе

« Приехали в Киев, отметили командировки и отправились на пассажирском катере в Чернобыль. Прямо там переоделись в белую спецодежду, которую взяли с собой из Курчатовского института. На пристани нас встретили товарищи и отвели в местную больницу, в отделение гинекологии, где жили “курчатовцы” и коллеги из Киевского института ядерных исследований. Поэтому нас в шутку называли гинекологами. Это, может, и смешно, но я поселился в предродовой палате номер шесть.

Украинская ССР. Ликвидаторы аварии Фото: Валерий Зуфаров/ТАСС

Кстати, в столовой был забавный случай. Людей там всегда было много, всегда радио работало. И вот диктор читает лекцию о продуктах, которые способствуют выведению радионуклеотидов из организма человека, и в том числе, говорит диктор: «помогают выводить радионуклеотиды спиртосодержащие продукты, вино». В столовой мгновенно наступила тишина. Ждут. Что же скажет дальше? Диктор после небольшой паузы продолжил: «Но употреблять спирт и вино нельзя», опять небольшая пауза: «Потому что они вызывают опьянение». Вся столовая утонула в смехе. Гогот стоял неимоверный».

(Александр Купный. Чернобыль. Живы, пока нас помнят. Харьков, 2011)

Радиационная разведка

Мемуары радиационного разведчика Сергея Мирного - книга в редком жанре веселых и циничных баек о Чернобыле. В частности, начинаются воспоминания с пятистраничного рассказа о том, как радиация влияет на кишечник (подсказка: как слабительное), и какую гамму душевных переживаний при этом испытывал автор.

« Первым делом в Чернобыле “радиационно разведывали” территорию АЭС, населенные пункты, дороги. Потом по этим данным населенные пункты с высокими уровнями эвакуировали, важные дороги до тогда терпимого уровня отмыли, знаки “Высокая радиация!” где надо поставили (они очень нелепо смотрелись, эти знаки, внутри самой зоны; писали б уже “Особо высокая радиация!”, что ли), на АЭС те места, где люди скапливаются и передвигаются, наметили и отмыли… И взялись за другие участки, за те работы, что стали на этом этапе неотложными. <…>

… Забор можно протянуть так, а можно этак. “Так” он будет короче, а какие там уровни? Если высокие, то, может, протянуть его иначе - по низким уровням? Больше столбов и колючей проволоки потратим (хрен с ним, с деревом и железом!), но при этом люди получат меньшие дозы? Или хрен с ними, с людьми, новых пришлют, а древоматериалов и колючки сейчас не хватает? Вот так все вопросы решаются - должны, по крайней мере, решаться - в зоне радиоактивного заражения. <…>

Легковой автомобиль, выезжающий из зоны чернобыльской катастрофы, проходит дезактивацию на специально созданном пункте Фото: Виталий Аньков/РИА Новости

Я уж не говорю про села - для них уровень гамма-радиации был тогда вопросом жизни и смерти - в самом прямом смысле: больше 0,7 миллирентгена в час - смерть: село выселяют; меньше 0,7 - ну, живите пока… <…>

А как она делается, эта карта? И как выглядит?

Достаточно обыкновенно.

На обычную топографическую карту наносится точка - место замера на местности. И надписывается, какой уровень радиации в этой точке… <…> Потом точки с одинаковыми значениями уровня радиации соединяют и получают “линии одинакового уровня радиации”, похожие на обычные горизонтали на обычных картах».

(Сергей Мирный. Живая сила. Дневник ликвидатора. М., 2010)

Паника в Киеве

« Жажда информации, которая ощущалась здесь, в Киеве, да и, наверное, везде - чернобыльское эхо без преувеличения всколыхнуло страну, - была просто физической. <…>

Неясность обстановки… Тревоги - мнимые и реальные… Нервозность… Ну скажите, как можно было обвинять тех же беженцев из Киева в создании паники, когда по большому счету напряженность обстановки родили не в последнюю очередь мы сами, журналисты. А точнее, те, кто не давал нам реальной информации, кто, строго указуя перстом, говорил: “Совершенно ни к чему газетчикам знать, скажем, подробно о радиационном фоне”. <…>

Особенно запомнилась мне старушка, сидевшая на лавочке под деревьями во дворе пятиэтажного дома. Подбородок ее был ярко-желтым - бабушка пила йод.

“Что же вы делаете, мамаша?” - бросился я к ней.

Эвакуация населения из 30-километровой зоны Чернобыльской АЭС. Жительницы Киевской области прощаются друг с другом и со своими домами, 1986 год Фото: Марущенко/РИА Новости

И она мне объяснила, что лечится, что йод очень полезный и совершенно безопасный, потому что запивает она его… кефиром. Бабуся протянула мне для убедительности полупустую бутылку из-под кефира. Растолковать ей что-либо я так и не смог.

В тот же день выяснилось - в киевских клиниках больше совсем не радиационных больных, в них много людей, пострадавших от самолечения, в том числе с обожженным пищеводом. Сколько же сил потребовалось потом и газетам, и местному телевидению для того, чтобы развеять хотя бы эту нелепость».

(Андрей Иллеш, Андрей Пральников. Репортаж из Чернобыля)

Городское управление Припятью

Советское руководство, как на местном, так и на государственном уровне, в истории с Чернобылем принято ругать: за медленную реакцию, неподготовленность, сокрытие информации. «Летопись мертвого города»- свидетельство с той стороны. Александр Эсаулов на момент аварии был зампредседателем Припятского горисполкома - иначе говоря, мэром Припяти - и рассказывает о ступоре, напряженной работе и специфике управления эвакуированным городом.

« Проблем возникло такое множество, они были такие нетипичные, что просто руки опускались. Мы работали в уникальных, исключительных условиях, в каких не работала ни одна мэрия мира: мы работали в городе, которого нет, городе, который существовал только как административная единица,

Читайте также Этих людей с разных континентов объединяет одно: они родились в один день с Чернобылем

как определенное количество ставших враз нежилыми жилых домов, магазинов, спортивных сооружений, из которых очень скоро выветрился терпкий запах человеческого пота, и навсегда вошел мертвящий запах заброшенности и пустоты. В исключительных условиях и вопросы были исключительные: как обеспечить охрану оставленных квартир, магазинов и других объектов, если находиться в зоне опасно? Как предотвратить пожары, если отключать электричество нельзя, - ведь сразу не знали, что город покинут навсегда, а в холодильниках оставалось очень много продуктов, дело-то ведь было перед праздниками. Кроме того, очень много продуктов было в магазинах и на торговых складах, и что с ними делать, тоже было неизвестно. Как быть, если человеку стало плохо, и он потерял сознание, как было с телефонисткой Мискевич, работавшей на узле связи, если обнаружена оставленная парализованная бабушка, а медсанчасть уже полностью эвакуирована? Куда девать выручку из магазинов, которые еще с утра работали, если банк деньги не принимает, потому что они “грязные”, и, между прочим, совершенно правильно делает. Чем кормить людей, если последнее работавшее кафе “Олимпия” брошено, так как поваров не меняли более суток, а они тоже люди, и у них дети, а само кафе разгромлено и разграблено дочиста. Людей в Припяти оставалось порядочно: еще работал завод “Юпитер”, выполняя месячный план, потом там проводился демонтаж уникального оборудования, которое оставлять было нельзя. Оставались многие работники станции и строительных организаций, которые принимают активное участие в ликвидации аварии - им пока просто негде жить. <…>

Вид на город Припять в первые дни после аварии на Чернобыльской АЭС Фото: РИА Новости

Как заправить машины, если талоны и путевки остались в зоне с такими высокими уровнями, что туда и на минуту заходить небезопасно, а автозаправщик приехал то ли из Полесского, то ли из Бородянки, и у него за отпущенный бензин, естественно, потребуют отчет по всей форме - там же пока не знают, что у нас самая настоящая война!»

(Александр Эсаулов. Чернобыль. Летопись мёртвого города. М., 2006)

Журналисты «Правды» в 1987 году

Репортажи журналиста «Правды» 1987 года, примечательные в качестве незамутненного образца кондового советского газетного стиля и безграничной веры в Политбюро - что называется, «так плохо, что уже хорошо». Сейчас такого уже не делают.

« Вскоре мы, специальные корреспонденты «Правды» – М. Одинец, Л. Назаренко и автор, – решили и сами организовать рыбалку на Днепре, учитывая сложившуюся обстановку, на сугубо научной основе. Без ученых и специалистов теперь не обойтись, не поверят, а потому на борту «Финвала» собрались кандидат технических наук В. Пыжов, старший ихтиолог из НИИ рыбного хозяйства О. Топоровский, инспектора С. Миропольский, В. Заворотний и корреспонденты. Возглавил нашу экспедицию Петр Иванович Юрченко - человек известный в Киеве как гроза браконьеров, которых, к сожалению, еще немало на реке.

Вооружены мы по последнему слову техники. К сожалению, не удочками и спиннингами, а дозиметрами. <…>

Задание у нас все-таки особое - проверить, можно ли рыболовам, у которых открытие сезона в середине июня, спокойно заниматься любимым делом – ловить рыбу, загорать, купаться, короче говоря, отдыхать. А что может быть прекраснее рыбалки на Днепре?!

Слухов, к сожалению, много… Мол, «в воду заходить нельзя», «река отравлена», «рыба теперь радиоактивная», «у нее надо отрезать голову и плавники», и т. д. и т. п. <…>

В 1986 году группа иностранных корреспондентов посетила Макаровский район Киевской области, в населенные пункты которого были эвакуированы жители из района Чернобыльской АЭС. На снимке: иностранные журналисты наблюдают за тем, как ведется дозиметрический контроль на открытых водоемах Фото: Алексей Поддубный/ТАСС

С первых дней аварии, бывая в ее зоне, мы могли досконально изучить все, что связано с радиацией, прекрасно поняли, что напрасно не стоит рисковать своим здоровьем. Мы знали, что Минздрав УССР разрешил купаться, а потому, прежде чем заняться рыбалкой, с удовольствием выкупались в Днепре. И поплавали, и повеселились, и сфотографировались на память, правда, публиковать эти снимки не решились: не принято показывать корреспондентов в таком виде на страницах газеты… <…>

И вот рыбы уже разложены на столе, стоящем вблизи кормы теплохода. И Топоровский начинает священнодействовать над ними со своими приборами. Дозиметрические исследования показывают, что ни в жабрах, ни во внутренностях щуки, сома, судака, линя, карася, ни в их плавниках, хвосте никаких следов повышенной радиации нет.

«Но это только часть операции, - весело уточняет районный рыбинспектор С. Миропольский, принимавший активное участие в дозиметрии рыб. - Теперь их надо сварить, поджарить и скушать»

«Но это только часть операции, - весело уточняет районный рыбинспектор С. Миропольский, принимавший активное участие в дозиметрии рыб. - Теперь их надо сварить, поджарить и скушать».

И вот уже из камбуза доносится аппетитный аромат юшки. Едим по две, по три миски, а остановиться не можем. Хороши и жареные судак, караси, лини…

Уезжать с острова не хочется, но надо - вечером договорились о встрече в Чернобыле. Возвращаемся в Киев… А через несколько дней разговариваем с Ю. А. Израэлем, председателем Госкомитета СССР по гидрометеорологии и контролю природной среды.

«Нас тоже замучили вопросами: можно ли купаться? Ловить рыбу? Можно и нужно!.. И очень жаль, что вы сообщаете о своей рыбалке уже после нее, а не заранее – обязательно поехал бы с вами!»

(Владимир Губарев. Зарево над Припятью. Записки журналиста. М., 1987)

Суд над руководством ЧАЭС

В июле 1987 года состоялся суд - к ответственности привлекли шестерых членов руководства атомной электростанции (слушания шли в полузакрытом режиме, материалы отчасти выложены на pripyat-city.ru). Анатолий Дятлов - заместитель главного инженера ЧАЭС, с одной стороны, пострадавший при аварии - из-за облучения у него развилась лучевая болезнь, а с другой - признанный виновным и осужденный на десять лет колонии. В своих воспоминаниях он рассказывает, как выглядела чернобыльская трагедия для него.

« Суд как суд. Обычный, советский. Все было предрешено заранее. После двух заседаний в июне 1986 года Межведомственного научно-технического совета под председательством академика А.П. Александрова, где доминировали работники Министерства среднего машиностроения, - авторы проекта реактора - была объявлена однозначная версия о виновности оперативного персонала. Другие соображения, а они были и тогда, отбросили за ненадобностью. <…>

Здесь кстати упомянуть о статье. Осудили меня по статье 220 Уголовного кодекса УССР за неправильную эксплуатацию взрывоопасных предприятий. В перечне взрывоопасных предприятий в СССР атомные электростанции не значатся. Судебно-техническая экспертная комиссия задним числом отнесла атомную электростанцию к потенциально взрывоопасным предприятиям. Для суда этого оказалось достаточно, чтобы применить статью. Здесь не место разбирать взрывоопасные или нет атомные электростанции,- устанавливать задним числом и применять статью Уголовного кодекса явно незаконно. Да кто укажет Верховному Суду? Было кому, он и действовал по их указке. Что угодно будет взрывоопасным, если не соблюдать правила проектирования.

И потом, что значит потенциально взрывоопасный? Вот советские телевизоры исправно взрываются, ежегодно гибнет несколько десятков человек. Их куда отнести? Кто виноват?

Подсудимые по делу об аварии на Чернобыльской атомной электростанции (слева направо): директор ЧАЭС Виктор Брюханов, заместитель главного инженера Анатолий Дятлов, главный инженер Николай Фомин во время судебного процесса Фото: Игорь Костин/РИА Новости

Камнем преткновения для советского суда стал бы иск за гибель телезрителей. Ведь при всем желании не обвинишь телезрителей, что сидели перед телевизором без касок и бронежилетов. Обвинить предприятие? Государственное? Это значит - государство виновато? Советское-то? Суд такого извращения принципов никак не перенесет. Человек виновен перед государством - это да. А если нет, то никто. Семь десятков лет наши суды только в одну сторону гайку крутили. Сколько последних лет идет разговор о самостоятельности, независимости судов, служении закону и только закону.